В тот же миг пространство прорезал оглушительный треск, который всё не стихал. Почему-то в этом адском шуме мне вдруг стало хорошо и спокойно, я лежал в грязи, хватая ртом воздух и теряя связь с реальностью.
Чьи-то руки вцепились в плечи и потянули вверх. Двое крепких ребят, с ног до головы увешанных тактической экипировкой, поволокли меня к люку вертолёта и закинули в него. Там меня усадили, пристегнув, в каркасное кресло, и машина резко взмыла вверх.
Какое-то время – казалось, очень долго – мы плыли над бурыми пустошами. Бойцы пялились на меня, а я пялился в никуда. Когда вертолёт накренился, закладывая вираж, в открытом боковом люке я рассмотрел интересную картину: между холмов, по вершинам которых тянулось высокое монолитное ограждение, раскинулся оазис с ослепительно голубым озером в центре. Среди деревьев виднелись белые однотипные постройки, похожие на таунхаусы. В пределах периметра располагалась и большая площадка, заставленная временными сооружениями и техникой. Туда же взял курс пилот.
Когда ноги мои коснулись бетона и я вышел из-под молотивших воздух лопастей, мне навстречу шагнул матёрого военного вида мужик.
– Ты как, парень? – спросил он по-английски.
– Нормально! – ответил я на родном языке.
– Ты что, русский?
– Да.
– Ты молодец, русский!
Сказав это, он хлопнул меня по плечу, а я всё сжимал в руке стреляную картонную гильзу сигнальной ракетницы.
– Серёж, вставай, – теребила меня мама за плечо, – поешь. Нельзя же так, голодным весь день.
Я сел на кровати. Мама, давно не видевшая меня в одних трусах, немного смутилась, сказала: «Спускайся, я испекла мясной пирог», – и выскользнула из комнаты.
Вот бы можно было так просто очнуться от африканского сна, но то пробуждение длилось неделю. Семь жарких, пыльных и липких дней, пока я добирался домой. Я не получил тяжких психологических травм и кошмары не преследовали меня по ночам: случилось нечто гораздо более плохое – реальность стала кошмаром. Я видел то, что человек разумный, венец эволюции и хозяин природы, никогда не должен был бы увидеть. Новые миры, рай на земле, победа над болезнями и старостью – это должен был лицезреть человек XXI века, а не живых мертвецов, жаждущих разорвать его в клочья. И что ещё хуже, я понимал суть происходящего.
Через открытое окно откуда-то издалека доносился монотонный гул тяжёлой техники. Похоже, дядя Миша действительно всерьёз взялся за посёлок. Откуда только силы и средства? Возможно, скоро в этих трудах уже не будет никакого смысла…
Снизу, из кухни, потянуло приятным ароматом свежей сдобы, зашумела кофемолка, но не о еде я сейчас думал. За все последние дни я лишь один раз поговорил с Викой. В остальное время мы могли лишь обмениваться сообщениями, теми немногими, что успевали проскочить в окна между сбоями связи.
Вику вместе с остатками коллектива питерского офиса эвакуировали вглубь страны. Новое месторасположение являлось тайной даже для самой девушки. Успокаивало то, что она была не одна: рядом находилась хрупкая на вид, но стальная характером девочка Даша – мой «ангел». При помощи коротких текстовых сообщений она вытащила меня из ада, и я наделся, что за Викой Дария тоже присмотрит.
В офисе на набережной Мойки остались только два человека: профессор Лавров и Паскаль, фактически ставший его помощником. Они пока не настаивали на срочном прибытии в офис, однако держали меня в абсолютном информационном вакууме относительно Вики, ребят из нашей команды, да и всего остального. Шёл третий день после моего возвращения. Часы Судного Дня гулко отсчитывали секунды в пустоте, порождённой осознанием факта их существования. И если имелся хоть один шанс остановить зловещий механизм, то только внутри Прехистората, чем бы он ни являлся. Спустя два часа я покинул родительский дом, взяв курс на Санкт-Петербург.
Конец июля выдался нетипично жарким. Даже ночью над городом висело влажное дыхание рек. До места я добрался без проблем, хотя на подъездах к городу блокпостов прибавилось: стояли как усиленные наряды полиции, так и гвардейцы на «Тиграх» и БТР. Один раз пришлось обгонять длинную колонну военной техники, следовавшую в том же направлении.
В офис я попал традиционным способом, но впустил меня Паскаль: ворота во внутренний двор оказались запертыми на механический замок. Бонне сходу накинулся на меня с расспросами, однако старался не касаться главного, пока мы не поднялись в его кабинет и не расположились друг против друга на удобных диванах.
В большом рабочем помещении просматривались признаки длительного нахождения в осадном положении: бросались в глаза развешанная на спинках кресел одежда, полотенца, туалетные принадлежности, упаковки от еды быстрого приготовления и закусок, различная посуда. При этом, к чести Бонне, его пристанище не напоминало медвежий угол.
Как выяснилось, они с профессором остались в городе ради эвакуации не столько технического обеспечения офиса, сколько архивов, оборудования и хранилищ Института Растениеводства, в здании которого мы собственно и находились. Фонд Глобального Наследия был тесно связан с институтом, настолько тесно, что сейчас вывозил весь научный центр в свои отдалённые убежища. Особую ценность представляло большое хранилище семян генетически чистых растений.
– Так, – выдохнул Паскаль, – а теперь давай о главном. Мне нужен устный рапорт о твоей поездке. Как можно более подробный.
– А ты не будешь ничего записывать, помечать? – поинтересовался я после некоторой паузы, подразумевая, что хорошо бы мне было разделаться с данной обязанностью за один «сеанс».