– А также, – продолжил с улыбкой профессор, – Ирина Стенли, она – внимание! – сотрудник, вообще рекрутированный почти случайно.
Вика, сообразив, что речь идёт о её новой личности, покрутилась по сторонам, пытаясь симулировать смущение. Кабинет тихо загудел: коллеги переговаривались и всячески выражали нам сочувствие и заверения в поддержке.
– Таким образом, дорогой господин Бонне, вы теперь не единственный полуиностранец в нашем русском народном отряде внутренней разведки, – сказал профессор, и гул стих. – А если серьёзно, то более опытные ребята помогут вам, а толковая, как я убедился, голова на плечах позволит принять верные решения. В добрый путь!
Лавров выдержал паузу и продолжил в абсолютной тишине, полной внимания к дальнейшим словам:
– Некоторым из вас, кто стажировался для внешней оперативной работы, возможно, придётся участвовать в опасных во всех смыслах операциях. Сотрудников охраняют – и весьма хорошо, но это не исключает неприятностей. Конкретно наша полуофициальная миссия имеет ещё более высокую вероятность осложнений. Поэтому я спрашиваю каждого: готовы ли вы пойти на риск, осознаёте ли вы его? Вы молоды и полны сил, впереди целая жизнь. Может, стоит отказаться вообще от такой работы или поменять вашу предполагаемую роль? Вы имеете полное право, потому что давая предварительное согласие, не знали всех деталей и не каждый прошёл должную подготовку. Итак, даю минуту на размышления. Время пошло.
Стало тихо до звона в ушах, и только настенные часы исправно отсчитывали секунды. Минута растянулась в бесконечность и сжалась в ничтожное мгновенье. Может, лучше бы и не было этого мучительного выбора? Раздали бы нам приказы – и вперёд. Нет. Что-то важное есть в данном ритуале – некий смысл.
– Минута истекла, – сообщил старик. – Теперь не нужно ничего говорить, просто смотрите на меня, позвольте взгляду передать ваше решение.
Лавров поочерёдно, без какой-либо чёткой последовательности сфокусировался на каждом из нас. Я не знал, как он поймёт мой ответ, но положительное решение я принял ещё тогда, на первом собеседовании, хотя не имел вообще абсолютно никакого представления о том, с чем столкнусь позже.
– Хорошо, – с долей облегчения произнёс Лавров. – Я ни в ком не ошибся. И теперь, когда все согласны, я продолжу. До сего момента вы называли своё новое место работы как угодно: фонд, общество, организация. Прехисторат – наше имя. С данной минуты вы, согласно кодексу, заступаете в выбранные должности. Максим Денисов, помощник наблюдателя: вы назначаетесь на должность старшего наблюдателя Прехистората. Иван Черногоров, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Сергей Романов, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Марина Демченко, стажёр: вы назначаетесь на должность наблюдателя Прехистората. Софья Бережных, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Дария Лебедева, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Ирина Стенли, стажёр, вы назначаетесь на должность ангела наблюдателя Прехистората. Чего притихли? Тайных ритуалов посвящения не предусмотрено, продолжаем работать.
Старик так чётко перечислил все имена, что казалось, он и правда знал нас как своих детей.
– Позвольте неофиту вопрос, – нарушил я торжественную паузу (впрочем, и без меня уже испорченную финальной шуткой Лаврова). – Это большая честь – стать полноценным членом настолько древнего сообщества, но по мере погружения мне всё не даёт покоя неувязка: Прехисторат является наднациональной и многонациональной организацией, все работники коей прекрасно уживаются и сотрудничают, а во внешнем мире те же народы люто враждуют. Как это понимать?
– Во-первых, не народы, а силы, разобщившие их, – начал Лавров. – Об этом мы недавно говорили. А во-вторых, Сергей, вы сами почти ответили на свой вопрос. Секрет единства – в способности преодолеть разногласия и выйти на другой уровень общения ради общей цели, но сохранив при этом индивидуальность и многообразие культур.
– Нужна та самая толерантность, которую так насаждают глобализаторы, – усмехнулся Максим.
– Нет, не толерантность. Здесь снова подмена понятий, – возразил профессор. – Терпимость – это как пружина. Ты терпишь, терпишь, она всё сжимается и сжимается, а потом выстреливает с гораздо более трагичными последствиями. Здесь нужно нечто другое. Например… Вот вы, к слову, религиозный человек?
– Однозначно не религиозный, – задумался старший наблюдатель. – Но и не отрицаю возможность наличия души и некоего верховного разума, по замыслу которого создана вселенная. Это не самая плохая из версий. Разве не здорово, что после смерти нас не тупо съедают черви, а наша сущность продолжает жить в другом измерении или перерождается в другое существо? Если такая идея объединяет хороших людей, то это отлично.
– Вот именно! – обрадовался Лавров. – А теперь представьте, что человек с таким же мировоззрением, только воспитанный в традициях, скажем, ислама или буддизма, спросит вас: «А что же хорошего есть в вашей вере?» И вы ответите ему: «Ну, у нас нельзя убивать, предавать, воровать, обманывать». А он скажет: «Интересно. В моей вере такие поступки тоже считаются недостойными». Так что же плохого в наших верах, если они учат человека быть человеком? И вы отбросите всё плохое, что когда-либо слышали друг о друге, и откроете самую древнюю и истинную религию о Добре и Зле. Этой религии большинство матерей учат детей ещё с пелёнок по книгам народных сказок и легенд. И завет её так прост, что открыт для понимания даже ребёнку.