Суховей - Страница 58

Долина, когда-то представшая в виде живого доисторического ландшафта, превратилась в сухую безжизненную равнину. На заднем плане за горной грядой полыхают исполинские пожары, протягивая языки кроваво-красного пламени и чёрного дыма к свинцовым тучам. Остатки растительности высохли и поблёкли. Кое-где в лужах грязи, бывших прежде озёрами и реками, шевелятся крупные рыбы, жадно хватая ртом воздух. Крокодил пытается спрятаться в одном из таких мёртвых водоёмов, закапываясь в ил. Человек превратился в скульптуру – некое подобие античной статуи, без рук и головы, изрядно обветшалую и потрескавшуюся. Как немое напоминание о былых силе и великолепии. От крупного примата остался труп с фиолетовой ссохшейся кожей, покрытой клочками шерсти, под которой копошатся белые и жёлтые черви. Мне не хочется на это смотреть, но я невольно приближаюсь к раздувшимся останкам животного. Кожа натянута, как на барабане: малейшее касание – и чрево лопнет, выплеснув наружу гнильё. Сильный, резкий и жаркий поток ветра бросает песок и острые осколки, труп обезьяны взрывается.

Я открыл глаза, часы показывали начало пятого. А в пять мы с отцом условились выйти к пруду. От неприятного сна остались липкая испарина на теле да сгусток слюны во рту, который крайне не хотелось сглатывать. Я не поленился, встал, снял москитную сетку с окна и сплюнул вниз. Затем жадно выпил целый стакан заготовленной с вечера воды и отправился в душ.

Через час, почти по плану мы выдвинулись на рыбалку. Я катил коляску, а папа держал чехол с удочками и прочими снастями. Перед выходом мне пришлось накопать червей для наживки, и когда я ковырялся в компосте, выбирая из него его обитателей, в голове снова промелькнули обрывки странного сновидения, уже третьего в череде подобных. Конечно, и раньше меня посещали навязчивые сны, но теперешний сюжет был запоминавшимся до мельчайших подробностей и чётко развивавшимся. Сначала – доисторический ландшафт, пусть странный, но вполне живой и оптимистичный, и существа, пусть ещё более странные в своём составе, но словно отражавшие торжество природы, её радость от созерцания своих чад. Затем – катастрофа, огненный вихрь, медленно, но уверенно поглощавший всё живое, и печальный сочувственный взгляд всех трёх существ. А теперь – тлен, мёртвые пустоши, далёкие пожары, от человека осталось только воспоминание в виде потрескавшейся статуи, обезьяна мертва, а крокодил пытается спастись, закапываясь в жидкую грязь. К чему всё это? Неужели подсознательные отголоски интерпретации новых знаний? Подумаю об этом в самолёте.

Солнце окрасило небосвод розовым, и едва коснулось земли первыми лучами, как луговая роса заблестела на стеблях травы и развешанных в них паутинах. Свет свободно проникал сквозь эти редкие и невероятно красивые бриллианты из капель чистейшей воды. В то время как над озером ещё клубилась плотная дымка тумана.

Шёл второй день ожидания визы, разрешение на вылет могло поступить в любой момент. Однако я выставил глубину, насадил червя и закинул удочку. Не успели мы устроиться поудобнее в ожидании клёва, как отец вытащил из воды средних размеров краснопёрку. Похоже, то была награда за наконец реализовавшиеся планы по совместной рыбалке. Я держал в руках прекрасную рыбу – нашу с отцом любимую: тёмная спинка, золотистый живот и красные, как огоньки, плавники. Улов отправился в садок, а вслед за ним последовала ещё пара десятков разношёрстных рыб: от крупных карпов до заглатывавших крючок целиком бешеных окуней. Окуней мы не очень любили, ведь каждый раз приходилось извлекать из них крючки пинцетом и с большой осторожностью, в то время как остальная рыба дёргала поплавки как заведённая, словно просясь к нам в руки.

Солнце, не успев толком подняться над горизонтом, скрылось за плотной пеленой туч. Картина открылась живописнейшая, но гроза приближалась: подул прохладный ветерок, запахло влагой, клёв прекратился.

Нам с лихвой хватило и часа, проведённого у пруда. Я достал садок из воды и сфотографировал его содержимое на телефон для отчёта. Затем мы с отцом запечатлелись вместе с уловом. И ещё я сделал несколько красивых снимков окрестностей, но начавший накрапывать дождь заставил нас спешно отпустить рыбу и червей обратно в их родные стихии, смотать удочки и ретироваться домой.

Мама обрадовалась, что мы вернулись без рыбы. Не из злорадства, а потому что не понадобилось её чистить. За завтраком пришлось включить верхний свет, так как естественное освещение померкло и полумрак озарялся только вспышками молний. Раскаты грома, сотрясавшие посуду в серванте, тоже не заставили себя долго ждать. Дождь хлестал, сбивая листву с деревьев и прижимая к земле ромашки на маминых клумбах.

На просторной кухне, совмещённой со столовой, было спокойно и уютно – но вдруг во всём доме погас свет. Я достал и зажёг свечи, и мы продолжили беседу. Скоро выяснилось, что и мобильная связь пропала: телефоны не нашли сеть, когда родители попытались дозвониться в совет с вопросом насчёт электричества. Почему-то родителям не сиделось спокойно, когда они знали, что где-то произошла пусть и коммунальная, но авария.

– Молния ударила, и на трансформаторе защита сработала, – предположил я.

– Тогда почему так долго нет света? – скептически поинтересовалась мама.

– Да хоть и замыкание или обрыв, всё равно мы ничем не поможем, – ответил я. – К чему гадать? Как включат, так включат. На крайний случай есть генератор.

Мои доводы не разрядили нервозную обстановку и спустя несколько часов. Тогда я вызвался лично съездить в совет, дабы услышать все подробности из первых уст и прекратить нарастание паники.